А уж что пережито, до сих пор страшные сны мучают...
Тульников Андрей Пантелеевич, Герой Советского Союза, член областного совета ветеранов: Родился я 2 августа 1923 г. в селе Пришиб Енотаевского района Астраханской области. А вот на фронт меня призывали с Дальнего Востока. Получилось вот как. Нас у родителей было четверо детей: два брата и две сестры. Я — третий по счету. Матери почти не помню, лет шести был, она умерла от родов. Отец женился на женщине, у которой тоже было двое детей. Решили завербоваться на Дальний Восток, на рыбные промысла. Старшая сестра осталась в Пришибе, ее удочерила одна семья. Мы же все отправились во Владивосток. Обосновались в поселке Сидими, после он был переименован, это часа два катером от Владивостока. Отец тоже рано умер, в 45 лет: провалившись под лед, промерз и заболел, оправиться уже не смог. В этом поселке я закончил семь классов. К началу войны был уже полным сиротой. Сестра замуж вышла. С мачехой поссорился, ушел к сестре. Поработал в рыболовецком колхозе. Пошел учиться на курсы мотористов. А тут война с Японией — Хасан. Какая уж тут учеба.
Рассказывать о фронтовых годах мне стало все сложнее. Память не та, да и то сказать — 91 год. Не думал, что доживу до этих лет: и ранения были, и туберкулезом болел. А уж что пережито, до сих пор страшные сны мучают. Но попробую, расскажу, что вспомню.
В армию меня призвали в конце 41-го. С месяц подучили. 23 февраля в 1942-м — воинская присяга — и на фронт. Посадили в эшелоны и отправили под Воронеж. Дня через три получил ранение в руку. После госпиталя вернулся в свою часть. Потом брали Курск, тоже ранение, госпиталь. После выписки направили в другую часть на l-й Украинский фронт. С боями прошел до конца войны, был командиром стрелкового взвода, саперного. Ходил в разведку. Получал боевые награды – два ордена Красного Знамени, орден Славы, орден Красной Звезды, три медали «За отвагу» и другие. 10 апреля 1945 г. присвоено звание Героя Советского Союза.
На войне ведь так: ты убьешь — или тебя убьют. Страшно было? Конечно.
К примеру, приказ командира — взять вон тот дом. Пошли, взяли, из десятка товарищей половина полегла там. Порой и захоронить не удавалось. Потому-то до сих пор так много солдат числится без вести пропавшими. А как не выполнить приказ, когда за спиной заградотряды: если не чужие, то свои убьют. Что кричали во время атаки? Разное: кто «За Родину, за Сталина», кто — «Вперед», а кто — матом. А кто-то перед боем молитву читал, на Бога надеялся. Все мы разные.
Как-то мне везло, что с фронта вернулся живым. А мог еще погибнуть, и даже не в бою. Вот как случилось на Украине. Мой взвод совершал рейд по вражеским тылам. Обнаружили крупную танковую колонну, сведения о ней тотчас передали по рации. Решено было разгромить штаб и захватить документы. Для участия в операции мы привлекли одну из местных жительниц. Поверили ей на слово. Но она нас предала. Мы втроем оказались в засаде и попали в плен. Немецкий полковник требовал от нас раскрыть план операции нашей группировки. Мы, конечно, молчали и уже мысленно прощались с жизнью. На грудь нам повесили таблички «Русский бандит». Дальше дорога одна — на виселицу. Уже стояли на табуретах. И вдруг полковник упал подстреленный. Это ребята из взвода успели прийти на помощь.
«Мы передаем вам эстафету Победы»
Симонов Герман Константинович, член областного совета ветеранов: Вся молодость — в годы войны. В 39-м прямо с первого курса рыбвтуза, успел всего два месяца проучиться, — повестка, и в армию. Направили в Белоруссию, с. Баравуха Полоцкой обл., а еще через два месяца нас, молодых и спешно обученных, бросили на войну с Финляндией. Нам зачитали приказ, погрузили на платформы, а пока ехали до Петрозаводска, учили нас заряжать, стрелять. Хорошо, что с нами были старослужащие — командиры танков, опытные механики, а я был башенным стрелком. Нас в танке Т-26 три человека. Из Петрозаводска своим ходом к границе. На ней государственный знак — царский орел, мы его сбили и пошли вперед. 30 ноября 1939 г. Красная армия перешла в наступление по всей советско-финской 1200-км границе. И началось! Морозы были страшенные. Хлеб привезут, буханку ничем не разрежешь, не распилишь. Потом стали давать сухари. Мы выход нашли: на мотор танка предварительно клали хлеб, чтобы оттаял, а вот пехоте трудно пришлось. Ели не по одному, а все вместе, глядя друг на друга: появились белые пятна на лице, обморожение, тут же их растирать. Таких морозов я ни до, ни после финской не знал. Полушубков всем не хватало, танкисты порой самостоятельно выбраться из танка не могли, металл леденел. А в лесах на высоких елях «кукушки» поджидают, так звали женщин-снайперов, они буквально косили наших ребят.
И всего-то 105-дневная война, «неизвестная война», как назвал ее поэт Александр Твардовский. О ней мало говорят и пишут, а потери наши там были вдвое больше, чем у финнов. И вот 12 марта 1940 г. подписан мирный договор с Финляндией. Наши танковые части вывели на территорию СССР, в Ленинградскую область. Но остался в памяти финский анекдот. Когда определяли границу, она прошла через домик лесника, одна комната – на финской стороне, другая — на советской. И его спросили: где будешь жить, на финской или советской стороне? Он подумал-подумал: на финской. Почему? А в Советском Союзе зимы холоднее.
Нам выдали за участие в финской кампании по 300 руб. Я впервые держал такие деньги в руках. Радовались, что все закончилось. Но радовались недолго.
Пока мы приводили в порядок материальную часть, шло переформирование. И вот пришел приказ перекинуть нас в район Ирана. Нам сказали, что там сосредоточены немецкие войска и ждут команды пройти по Каспию на Баку. А это нефть, топливо для самолетов и танков. Нам разъяснили, что мы вступаем в Иран не как завоеватели, а в целях самообороны своей страны по договору от 26 февраля 1921 г. Это была очень трудная миссия, на танках через горы и перевалы. Но мы с честью выполнили задачу и сорвали планы врага вторжения с юга. Рассказывать об иранской миссии можно много, но я надеюсь, что подробнее читатели смогут прочесть в книге «Дороги моей судьбы».
Из Ирана – в Крым
Из Ирана наш танковый полк перевели в Новороссийск, чтобы перебраться в Крым. Самое жуткое — это переправа через Керченский пролив. Мыс Чушка. Наши танки – на баржах. Бомбежка. Немцы топили суда с пехотой и танками. Разве забыть, как следующая за нами огромная баржа, вся в дыму, завалилась на бок. Люди, танки, автомашины посыпались за борт… Но нам повезло, остались живы, форсировали пролив, и с ходу — в бой.
Памятная высота 66,3, занятая немцами. Приехал представитель Верховной ставки Мехлис в бурке, вручил нам флажки: ребята, вперед, вот вам флажки, кто первый займет высоту — будет герой. Приказ — взять боем. В помощь пойдет пехота…
И сейчас те ребята все почти лежат на той крымской земле, погибли в первом же бою. Проливной дождь, грязь, размокшая земля. Наши маломощные танки, застревая, превращались в мишени. В перископы ничего не видно, стреляем наугад, по вспышкам. Пехота по грязи за нами, тяжело. Справа и слева горят мои сослуживцы. Много погибло там наших танков, сгорали полностью, как факел. Их тогда заправляли бензином. Вот и танк мой тряхнуло, горит. А я не могу открыть люк, уже сам горю. Верхний люк заклинило. Невероятным усилием приподнял крышку, перевалился в горящей куртке через борт, свалился в грязь. И тут меня спас пехотинец, потушил одежду и потащил к лазарету. Сам тоже был ранен. На прощанье пошутил: «Нет, пехоте лучше: в земляном окопчике сохраниться можно. А в танке что? Это же братская могила! Не-е, я матушку-пехоту ни на что не променяю. Бывай, танкист. До победы! Может, доведется встретиться!»
Не довелось. Он – на фронт, а меня – на койку. Очнулся, спрашиваю: как мой напарник Ваня? Ваня сгорел. А Петька как? Убитый. Из наших 64 танков уцелело не больше десятка. Слезы на глазах и ком в горле, когда узнаешь, что ребят, с которыми вместе служили, шутили, уже нет. А они у тебя перед глазами – молодые, здоровые.
В полевом лазарете немного подлечили и перевезли меня в Новороссийск, в военный госпиталь. Там пролежал, вышел. Своих никого нет, ни в одну часть не могу попасть, отступают, кто как смог. И опять через Керченский пролив. Немец бомбит днем и ночью, не дает пристать кораблям, чтобы нас забрать и перевезти на Малую землю. Делал несколько попыток переправиться на судах, а там давка — и воинские части, и население, все смешалось. Тех, кто в воде, подбирали, хотя судно уже переполнено. Делаю еще одну попытку перебраться — на кавказский берег. Был май, в одной гимнастерке подхожу к берегу и вижу, стоит катер невдалеке. Я же астраханец, для нас вода что асфальт, вплавь добрался, ухватился за якорную цепь. А тут налетели немецкие бомбардировщики, капитан дает команду «полный вперед!» Ну, думаю, все, пропал. Но катер при развороте накренился, я уцепился за леера и кричу. Тут подскочили ко мне матросы и вытянули на борт. Потом тыловые госпитали – Новороссийск, Ессентуки. После выписки – снова Новороссийск. Бомбежки каждые два часа.
Сначала-то мы все думали, что немцев шапками закидаем. А тут убедились, что к чему: техника устарелая, у нас винтовки, а у них автоматы, у нас танки т-26, немцы нашу броню пробивали почем зря. Настроение при отступлении было упадническое: батюшки, неужели страна пропадет. Но и злость закипала: не дадим себя уничтожить.
Самая ценная моя награда — медаль «За отвагу», я получил ее за Крым
Я уже был командиром танка. Мне поручили остановить подразделение немцев, которые стремились окружить наши воинские части. И была поставлена задача — не допустить этого. А у меня всего один танк. Я сейчас вспоминаю и сам не верю, как это удалось. Но выполнили задачу. Вот за это у меня и медаль «За отвагу». А еще орден Отечественной войны, медали «За боевые заслуги», «За оборону Кавказа» и другие.
Малолетка, добровольно вступивший в ряды Красной армии…
Солодкий Василий Павлович, член областного совета ветеранов: Я родился 10 марта 1926 года в г. Горячий Ключ Краснодарского края. Семья многодетная, нас шесть братьев. Старший к началу войны уже работал начальником планового отдела треста в Майкопе, отец был председателем колхоза. В начале войны был призван на фронт. В июне 41-го окончил семь классов. Хотел поступить в нефтяной техникум. Съездил в Майкоп, подал заявление. А тут война, не до учебы. Когда отца призвали на фронт, меня взяли учеником автосварщика на майкопском нефтепромысле. Несколько месяцев проучился, поставили старшим сварщиком, дали 5 разряд, ученика в помощь и телегу-бричку.
Между тем немцы на юге стремительно наступали — с Ростова, Керчи на Краснодар, захвачен Новороссийск. Мама мне говорит: «Сынок, лучше иди добровольцем на фронт, а то немцы заставят окопы рыть или вовсе угонят в концлагерь». Мы с дружком Мишкой Столяровым прибыли в краснодарский военкомат. Желающих там было – не успевали записывать. Нас записали в 35-й стрелковый полк 30-й стрелковой дивизии, легендарной Чапаевской. Надо было оборонять Краснодар. Получив десятизарядные винтовки СВТ, в тот же день мы оказались в зоне боевых действий. А уже к одиннадцати часам вечера у меня в ноге торчал осколок от вражеского снаряда. Такое вот «знакомство» с войной в пятнадцать лет. В самой первой записи послужного списка так и значится: «Малолетка, добровольно вступивший в ряды Красной армии, с участием в боях на фронте». А последняя запись – «полковник».
Как я стал разведчиком
Однажды в наше расположение пришел мальчик лет шести: в коротких штанишках, сандаликах, шапочке, на рубашке значок Ленина, в общем, октябренок. Оказывается, их детский садик отправили отдыхать на море у посёлка Джубга. А его мама осталась в Горячем Ключе, который уже заняли немцы. Так вот Тимка пешком шел к маме. Командир полка приказал отвести мальчика в ближайшее село, приютить в какой-нибудь семье. А малыш ни в какую: «Пойду к маме». Командир решил попробовать выйти с немцами на переговоры. Переводчиком попросился я. Немецкий язык у меня в школе поволжский немец преподавал. Он русский плохо знал, с нами только на немецком разговаривал, привязали белую рубашку к палке и пошли. Дошли до границы, объясняю, что мальчик идет к своей маме в Горячий Ключ, пусть его пропустят. А немцы как влупят по нашему «флагу» из крупнокалиберного. Ничего не выходит. Тогда я предлагаю провести мальчика в обход немцев, дорогу до Горячего Ключа я знаю хорошо. Командир согласился. Пошли с Тимкой в обход. Как стемнело, переправились вплавь через речку. Немцы совсем вблизи. Встретили двух пареньков, они нас до леса провели. После леса снова речка, за ней дорога, по которой немцы ездят, и кустарник густой. А там уж и дом Тимкиной матери виден. Реку перешли, дорогу тоже. Я Тимку у кустов посадил и велел ждать, пока я назад дорогу перейду. Но не успел я из кустов выйти, как Тимка сорвался и побежал к матери. Та ему навстречу, а увидев меня, тоже стала звать. Я испугался, сижу, не откликаюсь, слава богу, немцы не услышали. Перебежал дорогу, и в лес. Когда обратно возвращался, расположение немецких батарей запомнил и командиру дивизии доложил. Он мне после медаль «За отвагу» вручил и перевел в разведчики. С тех пор еще шесть раз ходил в разведку. Два раза ранило. Опять наградили: медалью «За боевые заслуги» и орденом Красной Звезды.
Качусь вниз, кричу нашим: «Это я. Вася!»
Запомнился случай, как мы пошли в разведку вместе со старшим сержантом Резо /грузин Шалва Бекикович Шалхамелидзе, не выговоришь, просил называть себя Резо/. Отличный был минёр, словно по запаху чуял, за ним иди, не бойся. Находил место в колючей проволоке, тихонько перерезал, чтобы мины не гремели, и мы проходили всегда незамеченными. Наша задача была — выяснить расположение немцев и привести «языка». И вот идем мы ночью километра четыре, присели в лесу на немецкой территории перекусить. Плащ-палатку поставили, продукты разложили. Тут слышим — гуси кричат. Поблизости озерцо. Недалеко жил лесник, он своих гусей на ночь на озерцо выпускал. Пошли с Резо посмотреть, в чем дело. А там три немца с хворостинами за гусями гоняются. Мы их враз уложили — и ходу. Нам строго было запрещено стрелять на вражеской территории, чтобы себя не выдать. Немцы, конечно, нас услышали, с собаками в погоню. Мы условились бежать в разные стороны и встретиться на этом же месте, когда отстанет погоня. Немцы в итоге за мной не погнались, и я остался в лесу. Две ночи прождал, нет ребят. Одному назад через передовую возвращаться страшно. Решил по лесной дороге пойти. Вижу, немец едет на повозке, посылки везет. Я — голодный, двое суток без еды. Что оставалось делать? Немца и лошадей подстрелил, посылку одну вскрыл. Там продукты, три вишни и веточка елки, немцы их всегда в посылки клали. Продукты забрал, повозку сжег. Дошел до горы Микоян. На горе немецкий патруль, а внизу уже наши. Я эту территорию с детства хорошо знаю. Если прыгну, не разобьюсь, и немцы начнут стрелять, не попадут. Подгадал время, прыгнул с горы, покатился. Немцы стреляли, но не попали. Качусь вниз, кричу нашим: «Это я. Вася!» Докатился весь белый в глине. Меня уже без вести пропавшим считали, в штабе уже письмо о том родным приготовили. А наши ребята из разведки раньше вернулись: целые и невредимые, даже «языка» привели. Не всегда такая удача была, погибали товарищи. И я еле выбрался.
По дорогам войны
С боями дошли до Шепетовки, родины Николая Островского. Его домик недалеко от вокзала, я заходил туда. Дали пулемет, прожектор, стал командиром орудия. С 1 на 2 января 1944 года сбили четыре вражеских самолёта. После контузии попал в госпиталь близ Туапсе. Нас, разведчиков, в войну хорошо кормили, да и у немцев что-то прихватывали. А в госпитале на день — несколько грамм хлеба, один финик вместо сахара, каша из старой крупы. Не долечился, стал проситься обратно. Госпиталь был не фронтовой, а тыловой. И в свою часть я не попал. А попал в 337 дивизию. Там меня снова ранило, снова госпиталь. После этого Моздок, запасной стрелковый полк. Записали телефонистом и посыльным.
А телефонистом стал так. Однажды девушка из части попросила меня по дороге передать посылку маме. Её мама оказалась заведующей вечерней заочной школой и предложила мне поучиться. За полтора месяца я прошел весь курс за восьмой класс, мне выдали справку. После чего девятый и десятый классы я также заканчивал в полевых условиях. И тогда меня отправили на курсы телефонистов. Однако через месяц отчислили по причине несоответствия возраста — мне не было еще восемнадцати. Вернулся в часть. Назначили начальником военного эшелона для доставки на Волховский фронт орудий, дали в подчинение шесть человек. Прибыли мы под Ленинград, на легендарную «дорогу жизни». Там нас сразу поставили на батареи. В первый же день мы сбили 8 самолетов противника. А всего за дни нашего там нахождения – восемнадцать. Мне дали медаль «За отвагу».
В октябре 43-го меня перевели в формирующийся в Баку 252-й зенитно-артиллерийский полк. И почти сразу отправили на Украину для борьбы с Корсунь-Шевченковской группировкой, ту операцию в то время называли «вторым Сталинградом». Покончив с ней, продолжал участвовать в боях в составе 2-го Украинского фронта. В январе 1944 года меня отправляют в Бакинское училище артиллерии, но вновь по причине «несовершеннолетия» отправляют назад. И только через два месяца, когда мне исполнилось восемнадцать, принимают. Вскоре училище было расформировано, нас, курсантов, передали в Севастопольское высшее Краснознаменное училище зенитной артиллерии, которое я окончил уже в 1946 г. Много позже была Военная командная академия ПВО. И после ее окончания в 1961 г. поехал я в отпуск в родной Горячий Ключ. И зашел к тому самому Тише. Меня встретила его мать, обрадовалась. Тимка к тому времени уже окончил училище в звании лейтенанта и собирался жениться.
Сплошной огонь. Настоящий ад. Из моей роты в 100 человек осталось 29
Суров Александр Иванович, член областного совета ветеранов: Я прошел весь воинский путь Великой Отечественной. Начинал в 34-й гвардейской дивизии, в боях под Астраханью. Освобождал Украину, Румынию, Болгарию, Австрию, Венгрию. Будучи офицером контрразведки, не только принимал участие в боях, но и в расследовании многих событий. Родом я из села Старица Черноярского района. Родился 29 июня 1923 г. Семья крестьянская: нас трое детей, восьмилетку кончал в Сталинграде. Но из-за отсутствия жилья семья перебралась в пос. Оранжереи Икрянинского района. Здесь окончил среднюю школу. Выпускной бал как раз в день объявления войны.
Когда некоторые историки и политологи утверждают, что СССР не готов был к войне, это неверно. Да и не могло быть иначе. Война в Европе шла вовсю. Завоевана Прибалтика. Гитлеровцы вторглись во Францию. А на Дальнем Востоке – озеро Хасан, борьба с японцами. Так что нас уже в школе серьезно готовили к предстоящим испытаниям. Военное дело было для нас серьезнейшим уроком: строй, устав, владение винтовкой, пушкой (автоматы еще только появлялись), первая медицинская помощь и т.д. Нам уже в школе надо было определиться, кто в какое военное училище из ребят пойдет по окончании, отбор в комиссиях строжайший. В Астрахани тогда было три парашютных вышки — на 17-й пристани, в парке «Аркадия» и в парке рыбокомбината им. Микояна, и нужно сделать не менее трех прыжков с высоты 50 м. Или, к примеру, переплыть Волгу с Трусовской стороны. Правда, нас подстраховывали — шлюпка, врач. Комиссия определила меня в авиацию. Девчат готовили для оказания помощи раненым.
В тот же день 22 июня нас посадили на пароход и повезли в Икряное. Мы еще ничего не знали, парни с девчатами – хи-хи, ха-ха. Вдруг из рубки по радио сообщение о начале войны. Привезли в райвоенкомат. Нам приказ: возвращаться домой и ждать дальнейших распоряжений. Наконец объявили: пять человек — я, двое астраханцев и двое икрянинцев — ждите повестку в авиацию. Так мы стали курсантами аэротехнического училища, эвакуированного из Рыбинска в Астрахань. Учебный корпус был, где дом грузчиков, близ Дворца бракосочетания, проживали в Красных казармах по ул. Горького. В учебном корпусе были мастерские, нас знакомили с плавкой и пайкой металла. Летная практика — на учебном аэродроме в Осыпном бугре.
Проучились мы в училище всего три месяца с декабря 41-го по февраль 42-го. Уже было не до того. Наша армия под Харьковом потерпела тяжелейшее поражение, стала отступать. Дорога одна – на Астрахань. Мы, курсанты, оказались в очаге этих событий. Нас немедленно посадили в поезд и бросили под Харьков, чтобы мы в какой-то степени спасали положение отступающей армии. Попали мы, что называется, как кур в ощип. Однако физически и морально мы все же были подготовлены прикрывать отход наших частей. Затем нас направили «шагом марш» на север, и вскоре мы оказались в верховьях Дона. Там сформировали бригаду противотанковых истребителей. Месяца не пробыли, как нам вновь подают машины /американские: студебеккеры, форды, виллисы/, открытые, без тентов. В той местности провели несколько учебных атак. В верховьях Дона тогда формировалось из кавалерии крупнейшее десантное соединение — 5-й Донской гвардейский казачий корпус. А тут и моя истребительно-танковая бригада. Таким образом, в авиацию мы не попали.
19 ноября 1942 г. началось наступление. Наше формирование отправили несколько южнее. Во время перехода мы так мерзли на открытых машинах. На металлическом полу даже соломенной подстилки не было. И мы приспосабливались: вначале одна группа на металлическом полу, а мы на них — отогреваемся, потом-наоборот. Нас бросили на прорыв немецкого фронта. Задача такая: разрезать фронт с севера на юг. Что это было под Калачом-на-Дону, не описать. Трое суток не спали, не ели. Но немецкий фронт все же разрезали. Вышли на Волго-Донской канал близ поселка Советское. Сплошной огонь. Настоящий ад. Из моей роты в 100 человек осталось 29.
Когда мы соединились с нашими войсками, наш фронт перешел в контрнаступление по окружению сталинградской немецкой группировки. Два дня передышки в поселке Советское. Я был старшиной автоматчиков, пулеметчиком. Вдруг приказ: сдать оружие, явиться в штаб армии. Распрощался с боевыми товарищами, прибыл в штаб армии в населенном пункте восточнее Сталинграда. Нас туда вызвали пятерых. И прошел слух, что нас направят на учебу в бронетанковую академию, однако не прошло и часа, как нам зачитали приказ отправляться в распоряжение контрразведки. Слышал, что есть такая, а чем занимается, не представлял. Так спустя сутки я оказался в Астрахани. Но даже повидаться с родными не дали: тотчас явиться в КГБ, это на углу улиц Кирова и Свердлова. Ко мне прикрепили двух «дядек» — майора и капитана, посадили на мотоцикл и отправили в формировавшееся соединение — 28-я армия на основе 34-й гвардейской стрелковой дивизии, которая в свое время была 7-м воздушно-десантным корпусом. К слову, Сталин еще перед войной создал пять воздушно-десантных корпусов и пять — в начале войны. Эти десять корпусов были переименованы в гвардейские стрелковые дивизии. Одна из них, 34-я, оказывается, выгружается в Астрахани. «Дядьки» стали меня знакомить с контрразведчиками дивизии, те в свою очередь знакомились с партийными и комсомольскими организациями, рядовым составом. Дали мне ординарца.
34-я дивизия выгружалась на 2-й Астрахани. Начал работать. Да так в 34-й и остался. Со своей 34-й я пять месяцев воевал в калмыцких степях. Потери были огромные. К слову, я очень признателен поисковому отряду из Калмыкии. Ребята три месяца работали в московских архивах и выписывали фамилии тех, кто погиб и захоронен в центре поселка Хулхута. Они также добились, чтобы их имена были выбиты на каменных плитах. Туда стали ездить родственники моих погибших товарищей.
«Ну, да Бог с ней, той наградой, у меня и без нее их не счесть»
После Калмыкии освобождали лево- и правобережную Украину — и вот теперь чем они «отплатили» России. Был награжден медалью «За освобождение Украины». Затем 28-я армия направилась к Днестру, освобождая попутные население пункты. А там уже и Восточная Европа, Румыния, Болгария, Венгрия, Австрия. К сожалению, до Берлина дойти не пришлось. В Австрии меня тяжело ранило, врачи даже решились на трепанацию черепа. Кстати, в Альпах я как раз был в том месте, что изображено на картине «Переход Суворова через Альпы». Вспоминаю и своего начальника, будь он неладен. Операцию провернули успешно. Обещал представить к высшей награде. Да так и затер. И даже в госпиталь не зашел навестить. Ну да — Бог с ней, той наградой, у меня и без нее их не счесть. Орден Отечественной войны I степени, орден Красной Звезды, медаль «За освобождение Калмыкии», медаль «За заслуги перед Астраханской областью» и т.д., весь китель увешан. Долго я провалялся по госпиталям да санаториям. Вернулся в свою родную 34-ю дивизию попрощаться с боевыми товарищами, мы еще стояли в Австрии. Ребята мне: «Хочешь посмотреть на американскую армию?» Познакомился. Нет, русские и американцы совсем разные. Мы готовы последней сигаретой по-братски поделиться. У них не то: взял сигарету — положи денежку. Всё переведено на чистоган. Неужели же и мы, русские, дойдем до этого, беря за образец всё американское или западное? После ранения меня вызвали в Москву, в центральную врачебно-экспертную комиссию. С инвалидностью первой группы списали из армии. Так 1 января 1946 года я, наконец, оказался в моей дорогой Астрахани.
И доехали наши верблюды до Берлина
Война страшна. Многое тяжко, не хочется вспоминать. Но жизнь так пестра. Случались порой и почти анекдотические случаи. Вот один такой. Когда мы были в Калмыкии, к нам в 28-ю прислали десятка два верблюдов из Средней Азии. Лошади были малокровки, воевать неприученные. А верблюды могучи, выносливы, лапы у них в песке не проваливаются, пробавляются колючкой. Они нам в степь воду, провиант доставляли, были прикреплены к полевой кухне. Понятно, на передовой и они гибли. Когда 28-я вышла к Днестру, уцелели лишь два: Машка да Яшка. И так солдаты их любили. Да и впрямь, умницы были, дисциплинированные. Поставили их «на довольствие», не все же им сено да колючку жевать, можно и побаловать тем, что остается после солдатского обеда, питание у нас было сносное. Так вот они в сторонке возле кухни стояли и терпеливо ждали, когда все поедят. Итак, повторяю, вышла армия к Днестру. Далее путь на Берлин. Надо грузиться в эшелоны. А с верблюдами как быть? Солдаты же никак с ними расстаться не хотят. Но ведь верблюда в вагон не затащишь. Целый скандал. Дошло до командующего армией. Он: «Черт с вами. Оборудуйте платформу».
И ведь доехали наши четвероногие «герои» до Берлина, население сбежалось их смотреть. Потом их вернули в Россию. А что уж дальше с ними стало, я не в курсе.
Военное счастье Николая Криволапова
Криволапов Николай Семенович, член областного совета ветеранов: Я родом из Оренбуржья. Семья Криволаповых — крестьянская из села. Скворцовка Оренбургской, тогда Челябинской, области. В семье было четверо детей: три сына и дочь-инвалид. Сыновья — Петр, Илья, Николай. 1921 год, повсеместно голод. Отец отправился в Ташкент за продуктами для семьи. В дороге умер, заболев тифом. Матери очень трудно было поднимать детей. Я был последыш, родился, когда отец уже погиб. Мать скончалась 45 лет от роду. Ее сердце не выдержало одной за другой пришедших трех похоронок: на сыновей Илью и Николая (оказалась ошибочной) и на внука Василия.
Окончил в Оренбурге педучилище.
До армии довелось служить в Монголии. В октябре 40-го был призван и направлен служить в 937-й отдельный батальон связи Забайкальского фронта, в город Бали-Тюмень в Монголии, рядовым солдатом. В апреле 42-го мне присвоили звание младший лейтенант, и я продолжал служить в должности командира взвода связи до мая 43-го. А когда узнал, что на фронте погибли мой брат и его сын, не мог с этим смириться, горел желанием отомстить за их гибель и за всех павших в боях, и стал просить командование батальона отправить меня на фронт. В конце 43-го меня направили в Москву в резерв главного командования /Ворошиловские казармы/, а в начале 44-го — в распоряжение 1-го Белорусского фронта командиром взвода связи.
С боями я прошел пешком Белоруссию, Прибалтику, Польшу, Германию. Закончил войну 3 мая 1945 г. на реке Эльба в городе Лавельберг. Мой взвод обеспечивал связью от командира батальона до командира стрелковой роты и взвода. Орденом Красной Звезды был награжден за взятие в плен немецкого офицера и доставку его в штаб полка. Во время переправы наших войск через реку Папица, приток Вислы, противник не раз нарушал линию проводной связи, но мне удавалось каждый раз ее быстро восстанавливать. За эту операцию я награжден орденом Отечественной войны II степени, а позже — орденом Отечественной войны I степени, 17 медалями — «За победу над Германией», «За взятие Берлина», «За освобождение Варшавы» и др.
«Спасибо, что ты меня не застрелил по дороге»
И только после длительных расспросов выясняется, что стоит за скупыми от скромности фразами ветерана.
Зажав конец поврежденного провода зубами, Криволапов сумел перебраться на другой берег реки и воссоединить связь. Благодаря налаженной связи рота успешно отразила натиск противника, вызывая огонь артиллерии на себя. За эту операцию награжден орденом Отечественной войны II степени.
А орден Красной Звезды — за взятие в плен немецкого офицера. Дело было так. Прибалтика. Перешли речку, дальше лес. Криволапов был с двумя солдатами. Заметили какой-то бугорок, прикрытый листвой. Заподозрили, что там кто-то схоронился. Действительно, так. Немецкий офицер. Взяли его в плен, доставили в штаб. Там допросили, оказался весьма ценный источник информации. Криволапов хорошо знал немецкий язык. Немецкий офицер после обыска поднял штанину, снял с ноги часы и передал Криволапову со словами: «Спасибо, что ты меня не застрелил по дороге». Потом пленного отправили в тыл, в лагерь военнопленных. Дальше его судьба неизвестна.
Как-то шли по лесу группой в одиннадцать человек. /Это было в Латвии, недалеко от Риги/. Вдруг в воздухе разорвался снаряд. Это действовал сверху немецкий снайпер, привязавший себя к дереву. Из всей группы, накрытой этим снарядом, уцелел лишь Криволапов. Его лишь слегка ранило в руку и ногу. Вот такое военное счастье. Тем не менее, с войны все равно вернулся инвалидом 2-й группы – язва двенадцатиперстной кишки, от которой его долго выхаживали, в основном неустанными заботами жены.
Краснознаменная 28-я армия: от Астрахани до Берлина и Праги
Кузнецов Александр Антонович, член областного совета ветеранов: Родился 25 октября 1924 г. в селе Началово. Отца репрессировали в 1930 году за неуплату налога в 3,5 тыс. руб.- таких денег у семьи не было, и его отправили на три года в ссылку, в район г. Магнитогорска, где он и умер. Осталась неграмотная жена с четырьмя детьми, даже без жилья, дом-то отобран, два сына и две дочери, старшему из них в то время было десять лет. Поселились на колхозной ферме. Мать с огромным трудом вытягивала семью. Из четырех детей только Александр Антонович смог учиться в школе, да и то до девятого класса, надо было работать. Сначала подсобным рабочим, потом учетчиком в колхозе.
Моя родная 28-я…
Меня призвали в армию 2 сентября 1942 г., до восемнадцати лет месяца не хватило. Тогда в Астрахани формировалась 28-я армия. Я был зачислен в 52-ю отдельную стрелковую бригаду 4-го батальона в роту автоматчиков. С этой ротой прошел все калмыцкие степи, всю Ростовскую область до Миуса.
28-я армия формировалась трижды. В 1941-м — в Архангельске, под командованием генерала Качалова. Её сразу отправили под Смоленск, где она была полностью уничтожена, смогли спасти только знамя. Командир армии погиб, его хотели вывезти из боя на танке, но танк был подбит. В 42-м армия формировалась под Харьковом, где попала в окружение, оттуда вышла лишь часть, и была расформирована. Вновь созданная 28-я армия в Астрахани впоследствии с боями дошла до Берлина и Праги. Из 52-й бригады сформировали 18-ю дивизию. У нас был однополчанин Юрий Ульянович Клеменецкий, шофер командира дивизии, так он на своей полуторке доехал до Праги. Два года назад его не стало.
Бои под Яшкулем и Хулхутой были тяжелейшие
Хулхуту, где были остановлены немецкие войска, освободили 21 ноября в 42-м. А 28 ноября мы подошли к Яшкулю. Немцы яростно держались, так как 28-я армия была в составе Сталинградского фронта. Мы были его левым флангом. Когда началось контрнаступление, мы оказались на самом пятачке, где немцы снимали свои войска с Кавказа для блокирования окружения. Немецкие танки старались нас задержать, а то и разгромить. Их техника, надо признать, значительно превосходила нашу. В Яшкуле я был автоматчиком. Рота автоматчиков шла впереди, ее сопровождали две пушки 76-мм, вот и вся техника. А противник был обеспечен артиллерией и авиацией. Потому целый месяц шли ожесточенные бои с великими потерями. Только 29 декабря освободили Яшкуль.
Сутки делились: день-ночь… Засыпали на ходу
И вот уже зима 43-го. Мы вышли к Ростовской области. Ночью, почти на рассвете подошли к Манычу. Налетели немецкие самолеты-разведчики, засняли всю нашу колонну. У них были приборы ночного видения. А кругом открытая степь. Наш старшина, толковый мужик Хазов, говорит нам: «3акидывай себя снегом». Это было единственное спасение, чтобы сверху не очень заметно. Ещё: «Как бомба разорвется, прыгай в старую воронку, дважды одна в одну не подгадает». Погибло много ребят, как подумаешь об этом, до сих пор сердце болит. Тяжки фронтовые будни.
Хутор Тудукало Егорлыцкого района. Тогда мы не знали точно, где находимся, даже какой день недели. Сутки делились: день-ночь. Переходили в основном ночью. Мне запомнился один переход, когда засыпали на ходу. Перед этим мы вошли в село, из которого только что ушли немцы. Хотели передохнуть и после бомбежки сосредоточиться. Но утром самолеты опять стали бомбить. Перед этим накануне были в селе, из которого ушли немцы. Мы с моим другом Сашкой Андриановым, потом он погиб и похоронен в селе Куйбышево на Миусе, зашли в какой-то пустой дом поискать чего-нибудь съестного, хорошо, что хоть двери не закрывались. Пусто. Заглянули в печку, ничего. В чулане мешки с пшеницей. Взяли горсть, растопили в котелке снегу, пошли во двор разжечь огонек, чтобы ее распарить. Не успели кирпичи поставить, как началась бомбежка. Во дворе стояла скирда соломы, а в ней ниша. Мы в нее, будь что будет. Всё обошлось, а в ночь поход. Команда была — не шуметь, не разговаривать. Наш переход должен быть для немцев неожиданным. Ребята буквально на ходу спали, машинально передвигая ноги.
Хутор Каменный Мечетинского, позже Зерноградского района Ростовской области. Наш батальон шел впереди. Переход был длинный. Вошли в хутор под вечер. Думали, передохнем на привале. Разошлись по хатам, хотя бы ноги переобуть, портянки перемотать. В вещевом мешке лишь сухарики, так как тыловые части поотстали. А под утро в хутор вошли на танках немцы. Это было страшно. В тяжелейших боях из нашей бригады погибло до полутора тысяч бойцов. Оттуда сделали большой марш на Батайск. Впереди шли 34-я дивизия, она освободила Батайск, 152-я отдельная стрелковая бригада и 6-я отдельная танковая бригада. Прошли через большое село Койсук между Батайском и Доном. Думали передохнуть. Ан нет. Не остановились. Вышли на Дон. Было еще темно, рассредоточились в прибрежье Дона. День выдался солнечный — это уже февраль 43-го. Но вот над нами опять девятка самолетов-штурмовиков — три звена по три самолета. На каждом немецком самолете сирена, да такая, что даже не слышен рев мотора, опять стрельба. Это выводит из равновесия, жутко. Нас весь день бомбили. Спасались, сгребая снег и закидывая им себя. Стемнело. Немцы стали ракетами освещать лед. У них ракеты минут по десять летят, не гаснут, все, как днем, видно, мы словно муравьи под ними на льду. Выжидаем, когда они потухнут, и бежим дальше. А с той стороны Дона сплошной пулеметный огонь из трассирующих пуль. Улавливаем миг, чтобы рвануть всей группой еще вперед. И надо же, несколько бомб попали в реку. Фонтан воды залил прибрежную полосу. Мы в нее вляпались по щиколотку. До берега метра четыре. Рывком на берег. Промерзшие, голодные, выбрали местечко, где не стреляли. А то некоторые думают, что по льду легче переправляться. Но нет, когда трассируют пули, тут нервишки подводят.
Далее стали переходить в станицу Нижне-Гниловскую на южной окраине Ростова. Только утром нас заметили немцы. И начались уличные бои. Бои шли неделю. Ростов был освобожден только 14 февраля в 43-м.
Штурм Кенигсберга. Мы уже научились воевать, уже были «катюши»
В Миусе меня послали учиться на курсы младших лейтенантов в 3-е Ленинградское стрелково-снайперское училище. Закончил его с отличием, даже оставляли там работать. Но я отказался. И с группой сокурсников нас направили на 3-й Белорусский фронт, где как раз готовилась операция штурма Кенигсберга. Эта операция очень запомнилась. Особенно в сравнении с боями под Яшкулем, в калмыцких степях. Тогда целый месяц шли бои, чтобы освободить село. В этот же раз, когда мы пошли в наступление, немцы были просто ошалевшие. Мы уже научились воевать. Более двух часов велись наши авиационная и артиллерийская подготовки, уже были «катюши». Преодолев сопротивление немцев, вышли на залив Фришгаф. Операция закончилась. Штурм прошел успешно. Я в душе торжествовал: какие у нас были технические средства в Калмыкии и какие теперь, в Кенигсберге, полнейшее преимущество. Немец теперь уже не мог нас бомбить.
В Кенигсберге мы не задержались. На другой же день нас оттуда вывели. Городок Вилау. Там мы разбили палатки и живем день, два, три… Никто нам ничего не говорит. Личного состава у нас почти не осталось. Потери-то были огромные. Потом прошел слух, что будто бы едем в город Ковров Владимирской области на формирование. Но это были только слухи. 2 мая 45-го подали вагоны. Мы погрузились и — ду-ду. Когда проехали Москву и очутились на Урале, поняли: никакого Коврова.
Вместе через войну и мир
Ершов Валентин Дмитриевич, член областного совета ветеранов: В мае 1942 г. прибыл в Астрахань в 416-й отдельный зенитно-артиллерийский дивизион ПВО, куда был направлен после окончания военного училища, где готовили политработников. Как секретарь комсомольской организации, принимал самое непосредственное участие в формировании части для фронта, которую постоянно надо было пополнять новыми бойцами, поскольку многих ребят забирали на защиту Сталинграда. Часть пополнялась комсомольцами, добрую половину которых составляли девушки.
Во время одного из вражеских налетов, когда направлялся к батарее, а бомбы, брошенные одна за другой, взрывались на всем пути, меня ранило: осколки бомбы попали в плечо. К счастью, рана оказалась нетяжелой. И я категорически отказался отлеживаться в госпитале, плечо мне перебинтовали, и я отправился в часть, к своим бойцам.
Наша 416-я часть отдельного зенитного артиллерийского дивизиона ПВО стояла на охране устья реки Волги, затем, прибыв в Гурьев, держала оборону реки Урал, охраняла железнодорожные пути, по которым двигались эшелоны с техникой и продовольствием на Сталинград.
Вскоре руководство перевело меня в Курский политотдел, в зенитно-артиллерийский 1808-й полк ПВО на должность помощника начальника политотдела по комсомольской работе. B победе на Курской дуге, достигнутой сверхчеловеческими усилиями, немалая заслуга каждого, кто был в этой яростной схватке не на жизнь, а насмерть, в том числе и политработники, которые вели за собой воинов отбивать атаки врага.
Среди девушек-связисток была и Лидочка Шишкина из Астрахани
За приборами управления зенитной артиллерией сидели бесстрашные девушки. Как-то бомба упала перед батареей, и взрывной волной перевернуло прибор зениток. Восемь девчонок, сидевших за прибором, не растерялись, приняли удобное положение и продолжали подавать сигналы.
О том, как важна связь на фронте, и напоминать не стоит. Под гул вражеских самолетов наши девушки-связистки передавали важнейшие сообщения. И об одной из них хочу сказать особо. На командном пункте дивизиона кодировала и расшифровывала телефонограммы связистка Лидочка Шишкина из Астрахани. В 1940 г. после успешного окончания школы поступила в пединститут на исторический факультет. Веселая, бойкая, целеустремленная, успешно совмещала учебу и общественную работу, но перед войной успела закончить лишь первый курс. В числе первых по комсомольскому набору отправилась на фронт, не поддавшись уговорам декана факультета.
Лида не растерялась, когда оборвалась связь с главным командным пунктом ПВО. Вместе с командиром они пошли искать обрыв. Нашли концы провода, но был оторван и потерян маленький проводочек, при помощи которого можно было бы восстановить связь. Лидочка нашла выход из положения, скрепив провода во рту зубами и восстановив связь, передала важные сообщения. Ее подвиг был отмечен боевой наградой — медалью «За боевые заслуги». Еще во время учебы в институте она изучала медицину, знания которой ей очень пригодились на фронте. Санитарная сумка всегда находилась у нее за плечами, чтобы в случае надобности своевременно оказать необходимую помощь бойцу. В подчинении у сержанта Шишкиной было 16 девчат.
Первый танец с Лидочкой – и я «погиб»
И вот в городе Сумы на Украине 23 февраля 44-го года, когда боев, по счастью, не было, в части решили отметить День Советской Армии, устроив в клубе концерт и танцы. Первый танец с Лидочкой – и я «погиб», понял, что влюбился по самые уши. Через два дня нам пришлось расстаться на долгие два года. Лидочка оправилась освобождать Польшу, а меня направили в Гомель в 8-ю дивизию ПВО помощником начальника политотдела дивизии по комсомольской работе.
Сразу после окончания войны Лидочка вернулась на родную астраханскую землю. Продолжить учебу она больше не смогла, единственным кормильцем в семье был отец. Пальто, согревающее ее первые послевоенные годы, было сшито из шинели. Материальные трудности, которые испытывало в то время большинство людей, компенсировались нашей взаимной радостью ожидания встречи, я обещал в первый же свой отпуск приехать за ней. Два долгих года длилась наша переписка, в то время было написано свыше ста писем. В них признания в вечной любви и жажда встречи: «Любимый мой, родной, поздравляю тебя с Новым, 1946 годом. Ты, и только ты мой…» — писала Лидочка. А через два месяца я приехал, и мы поженились. Так она стала офицерской женой, следуя, как ниточка за иголочкой, по гарнизонам за мужем. Жаль только, что при переезде из Азербайджана наши письма, которые мы бережно хранили с военных лет, затерялись.
Лидия Емельяновна занималась воспитанием дочки и сына, была самым активным членом женсовета, да еще принимала активное участие в художественной самодеятельности.
А когда с последнего места службы – из Азербайджана меня направили в Астрахань возглавлять Дом офицеров, для Лидочки появилась благодатная почва, чтобы реализовывать себя. Она была одной из самых активных участниц художественной самодеятельности. В спектакле А.П. Чехова «Юбилей» играла мадам Мерчуткину. Вместе мы исполняли дуэт Стаси и Бони из оперетты «Сильва», вместе с молодежью кружились в вихре танца, заглядывая в глаза друг другу, как в том 44-м году.
Семья Ершовых — целая военная династия
У нас вся семья Ершовых — целая военная династия, так что воздушные границы держим на замке. Сын — Вячеслав Валентинович — полковник, окончил Академию ПВО, командовал дивизионом ПВО. Внук Константин Вячеславович — майор войск ПВО. Иначе и быть не могло, ведь у него оба дедушки служили в войсках ПВО.
Победе – молодость и храбрость, миру — велопробеги
Филимонов Юрий Иванович, член областного совета ветеранов: Родился 13 августа 1924 г. в Астрахани, в семье служащего. Учиться в школе начал с шести лет. В 41-м окончил девятый класс, перешел в десятый, но в ноябре наша семья переехала в Новороссийский район Актюбинской области. Там и окончил среднюю школу. Три месяца проработал трактористом колхоза «Сибиряк» этого же района.
А в день рождения – мне восемнадцать, 13 августа 42-го был призван в армию и направлен на учебу во 2-е военно-пехотное Бердичевское училище в Актюбинске. Несколько месяцев учебы, и — Калининский фронт. Южанин по рождению, я не был знаком с зимними видами спорта, а тут, на Калининском фронте, сразу пришлось встать на лыжи. Что ж, выручила хорошая физподготовка. С Калининского фронта перекинули на Брянский: начиналось мощное летнее наступление 43-го г. В одном из ночных боев был ранен и контужен. За этот бой представлен к награде и принят кандидатом в члены ВКП/б/. После госпиталя в порядке поощрения отправили на ускоренные курсы младших лейтенантов, так я стал помощником командира пулеметного взвода – и до конца войны.
И на фронте дружба всего дороже
Я особо хочу подчеркнуть: на фронте абсолютно не стоял вопрос о принадлежности к той или иной нации. Был единый Советский Союз. В армию призывались со всех наших республик. Очень много призывников из Средней Азии — узбеки, киргизы, таджики и т.д. А мы еще в школе серьезно проходили военное дело. Весьма основательно изучали материальную часть оружия. Так, к примеру, замок станкового пулемета очень сложен, куча деталей. Мы соревновались на время, кто быстрее разберет и вновь соберет затвор. Даже старались это сделать на ощупь, с завязанными глазами, хвастая перед девчонками. Автомат Калашникова, наоборот, — гениально простое устройство. Его затвор — раз, два, три и готово. Но пулемет, конечно, был первоклассным орудием, он еще в Первую Мировую себя показал эффективно. Мы, конечно же, ребятам из Азии старались помочь обрести опыт в ходе боя.
Воевали на Брянском направлении, на передовой. Когда шло наше наступление, нам выдавали пачками автоматные и винтовочные патроны. В автоматной пачке три сотни штук. Приказывали вести беспрерывный огонь, беспокоить немцев, не давать передыху. Немцы, услышав шквал огня, прячутся в бункера. Такая была тактика — брать на испуг. Я был командиром роты. Мне сказали: «Сегодня идем на прорыв. В одиннадцать часов будет мощный артналет». Моя рота окопалась в землянках. Верная смерть, когда мина в саму землянку попадает. А если она рванет поблизости, ну оглушит, засыплет землей, ничего, тебя откопают. За час до прорыва я вышел из своего окопа и прошел вдоль своей роты. Подхожу к одному бойцу, он — из Средней Азии. Спрашиваю: «Что нос повесил?» Тот мне: «У тебя семья есть?» Есть, отвечаю, отец и брат, тоже на фронте, мама умерла от туберкулеза, когда я еще совсем мал был. Он вынимает фотокарточку; на ней семья: он, она, четверо детей. Гляжу, а у него на погонах «шпалы», значит, по званию батальонный комиссар. Не понимаю, почему тогда рядовой? Объяснил: «Надо было оговорить одного человека, я отказался. Меня разжаловали, и в штрафную, оттуда — к вам». Шел 43-й год. Говорю ему: «Я не гадалка, но желаю тебе если раны, то небольшой, чтобы смог вернуться домой». После боя спрашиваю: «А где Насунов?» Отвечают: его ранило в ногу, не очень серьезно, сквозное огнестрельное ранение мягких тканей. Ну, слава Богу, думаю, живой. А как уж там дальше было, не знаю.
А еще мне цыганка гадала, что живы будем
И был такой случай. Тоже готовились к прорыву. Заработала наша артиллерия. Немцы в ответ огрызнулись. Рядом со мной окоп. Не траншея. Она в отличие от окопа сплошная по всей длине, по ней можно ходить от взвода к взводу. В средней полосе России окопы рыть легко: чернозем. Один солдат узбек говорит мне: «Товарищ командир, иди ко мне в окоп, мой глубже». А у него там была как бы ниша, метра полтора вглубь. Мол, если немцы начнут строчить из пулемета, то пули по краю заденут, внутрь не попадут. А я ему: «Ну, нет. Лучше ты ко мне иди. Снаряд летит-летит, потом разворачивается и там где-то разрывается. А еще мне цыганка гадала, что живы будем». Он послушался, перешел ко мне. И что же? Одна мина точно попала в его окоп.
Вот фотография. Здесь мы трое: узбек, русский, украинец, все командиры рот. А на этом снимке нас трое друзей: я, украинец Николай Кононец, еврей Алексей Ананко. Это мы в 2000 году в Москве по случаю празднования очередной годовщины Великой Победы. Нас пригласили в 807-ю среднюю школу на торжества. Вот лозунг: «Привет ветеранам 21-й гвардейской Невельской». С Николаем мы вместе воевали в Невельской. Алексей воевал под Сталинградом. Был оглушен, в бессознательном состоянии попал в плен. Наши войска его освободили. Но, понятно, штрафной роты не избежал, получил ранение. Алексей — коренной москвич, с ним мы уже после войны сдружились, через общих знакомых. Их уже нет в живых. Я — самый «молодой».
Заметка из красноармейской газеты «За победу»
Сохранилась красноармейская газета «За победу» от 11 августа 1943 г. с заметкой «На переднем крае. Бдительность и отвага наблюдателей».
Это было в темную ночь. Группа вражеских автоматчиков пыталась скрытно подползти к нашим окопам и напасть на одно из наших боевых охранений.
Сержант Филимонов и младший сержант Попов, услышав подозрительный шорох, усилили свое наблюдение. Вскоре очень близко показались ползущие фигуры. То были немцы. Филимонов и Попов одновременно открыли из своих автоматов продолжительный огонь, затем забросали фашистов гранатами.
Утром перед окопом двух стойких младших командиров товарищи подсчитали двенадцать немецких трупов.
Красноармеец К. Павлов. Полевая почта 45463 «Ж».
45-й встретил в Прибалтике. А последним местом воинской службы стал взвод конной разведки. Со своим вороным конем Валетом участвовал в многочисленных разведывательных операциях. Часто бывал на краю гибели, но судьба оказалась милостивой.
За отличия в боях награжден двумя орденами Красной Звезды, орденом Отечественной войны I и II степеней, семью медалями. В связи с сокращением численности Вооруженных сил СССР в июле 1946-го уволился в запас.
В честь 70-летия Сталинградской битвы я был на приеме в Кремле, получил из рук Путина памятную медаль
Яренко Дмитрий Данилович, член областного совета ветеранов. Родился 10 октября 1925 г. в селе Гандурино Астраханской области. Отец рыбачил, безграмотный. Мать-домохозяйка. В семье девять детей — шесть братьев и три сестры, я — второй по счету. В селе была лишь школа-четырехлетка. В 12 лет я уже работал звеньевым с братом на бударке. Рыбу ловили по ночам. Днем я в школе засыпал за партой. Моя учительница будила: «Митенька, проснись». А как было иначе? Семью кормить надо. Меня вот сейчас возмущает, когда говорят: работы нет, мало платят. Излодырничались, все на блюдечке с голубой каемочкой подавай… Вот закончил я четыре класса, надо дальше учиться. А семилетка в Травино, за 12 км. Не могу, мне работать надо, в семье мал-мала меньше. Я на бударке звеньевым, мой брат помладше Иван весельником. На мне были лодка, инвентарь, сетки. А двумя годами старший брат ходил в море. Вот такое было наше детство.
Зимой 41-го года мы рыли противотанковые рвы
Зимой 41-го года меня забрали в астраханские степи рыть противотанковые рвы. Всю зиму там провели. Морозы были жестокие, до 30 градусов. В палатках печка-буржуйка. Одежда — в чем приехали, дали только рукавицы и лопаты. И так с утра до ночи. А рядом с нами женщины, некоторые почти старушки. Ров надо рыть глубиной 3,5 м. Еда — мороженая картошка, как-то прирезали доходягу-верблюда. А уж вшей-то на снег с одежды выгребали, и мороз их не брал. Мать заплакала, когда это увидела.
В декабре 42-го года, мне уже 17 лет, нас, сельских парней, собрали в Астрахани у парка «Аркадия”, на ночь поселили в барак, построенный из горбылей. Прошел слух, что отправят в Сталинград.
Сталинградская эпопея
Наутро разместили в «телячьих» вагонах с буржуйкой. Привезли в Ленинск, близ Сталинграда, заехали в лес. И тут – мы чуть-чуть успели — немцы стали бомбить наш эшелон. Нас прямо на снегу стали переодевать из гражданской одежды в солдатское обмундирование. Всё рваное, похоже, с убитых снятое, гимнастерка, бушлат, рукавицы с двумя пальцами, штаны легкие, не для зимы. Переодели — и тут же на батарею. Построили шеренгами, распределили по батареям. И нас тотчас стали бомбить. Мы бросились в вырытые землянки. А нам командир взвода: «А ну, к орудиям, а то расстреляю”. А орудия неподъемные: снаряды — килограммов по 20, а ствол надо вращать. Далеко не всем под силу. Я-то парень был крепкий, а кто послабее, тех пришлось отправлять кого в пехоту, кого куда. Стал зенитчиком. Потом перебрались на другую сторону Волги, пониже Сталинграда, надо было охранять Сталинградскую ГРЭС. Но она была разбомблена. Стрельба беспощадная: кто кого, бронебойные снаряды — по танкам, осколочные — по самолетам и пехоте. Если бомба попадала в батарею, в живых не оставалось никого. В батарее четыре орудия, при каждом семь человек. Нина Леонтьевна Щепнова была в 7-й батарее, в 10 км от нас, прибористкой, то есть дальномерщицей. Когда показывают женщину возле орудия, не верьте. Это непосильный для нее труд. Женщины в действующей армии были связистками, прожектористками, медсестрами, санитарками. Прожектористки улавливали вражеские самолеты и сообщали их координаты. Связистки по телефону сообщали: координаты, скорость, высоту полета. 2 февраля 1943 г. завершилась жесточайшая Сталинградская битва. Все кричали «Ура!», десятками снарядов салютовали. В конце февраля по разбитым дорогам, даже еще немецкие трупы не были убраны, прибыли в Бекетовку под Сталинградом, затем отправились за стволами на Кировский тракторный завод, где выпускали трактора и орудия. Завод тоже был разгромлен, но новенькие пушки остались, мы их забрали.
В нас так и закипело: мол, шуранем по ним из автоматов
В Сталинграде близ нынешнего железнодорожного вокзала был тогда через Волгу мост, называли его Астраханский. Видим, из-под него вылезают пацаны, а из землянок и вырытых траншей — женщины, они там жили, город-то был разрушен до основания. А у поворота перед мостом на Волге огражденная колючей проволокой территория, где находились пленные офицеры, солдат не было. Мы проезжали мимо утром рано и видим — выходят эти немцы при полном параде из вагончиков с отоплением, умываются. В нас так и закипело: мол, шуранем по ним из автоматов. Нам командир: тогда нас расстреляют. Немецкие войска, брошенные на Сталинград, были отборные. Я ростом не маленький, 1 м 78 см. А они и того выше. Возраст — 30-35 лет. А мы — пацаны. Среди пленных мы заметили французов, испанцев, румын, шведов, норвежцев, голландцев и т.д., вся Европа на нас ополчилась. Теперь вот потомки тех паразитов нам всякую пакость делают. Что творится на Украине, жуть. Те столкнулись с Гитлером, нынешние — с Америкой.
Форсировать Днепр приходилось днем
Из Сталинграда пошли на Украину. Форсировать Днепр приходилось днем, так как ночью было светлее, чем днем: вражеские самолеты сбрасывали тысячи светящихся фонарей, которые на парашютах минут двадцать опускались. По 400-500 вылетов было. Нам не то чтобы спать, есть было некогда в момент форсирования — это было лето 44-го. На Западной Украине бесчинствовали бандеровцы. Они укрывались в лесах. В селениях оставались старики и старухи. Мы заходили к ним в дома, нас встречали по-доброму, от старших к нам злобы не было. А вот у молодежи такая ненависть: мол, это они чуть ли не высшая раса, это, мол, они славяне, а мы нет.
Далее — Восточная Европа. Прошел Венгрию, Румынию, Польшу, Чехословакию. Поляки же — никакого уважения, а ведь мы их освободили от фашизма. Австрийцы куда лучше к нам относились. Подходит ко мне один австриец: «Я – коммунист, давай выпьем». А вот в Чехословакии встречали нас как родных, зайдешь в дом — всё на стол.
После Чехословакии нашу часть расформировали. Я попал в Казачий полк. Отправили на зачистку в Румынию. Потом на лошадях тем же путем обратно: Чехословакия, Австрия, Венгрия, Польша. Остановились на границе Польши с Западной Украиной. Как же они там друг друга резали. Удивляюсь, что Польша сейчас выступает на стороне западенцев, ведь эти звери никого не щадили: ни стариков, ни детей. Нас предупреждали, чтобы мы были крайне осторожны. Да как нам этого не знать. Сколько там наших ребят погибло. Ведь нас расквартировали по селам, хуторам. Полк должен иметь телефонную связь с дивизией, а западенцы ее постоянно резали. Значит, надо депешу на лошади доставить. Вот и обстреливали наших. Пробыли там два месяца, помогали вылавливать бандеровцев. Это уже июль 1945 г.
После Украины — на Кубань, а с Кубани — в Иран. В Иране была революция: смещали шаха Пехлеви. Как только там узнали, что мы прибыли из Чехословакии, быстро всё закончилось. Шах был смещен. Там я пробыл с августа по декабрь, а 25 декабря 45-го демобилизовался. Мне было 20 лет.
«За Отечество вести незримый бой» — из документальной повести М. Гурьевой (в сокращении)
Их называют бойцами невидимого фронта. Об их подвигах можно рассказать лишь спустя десятилетия. Их служба проходит под грифом «совершенно секретно». Их главное оружие – ум, логика и мудрость. Они ведут незримый бой за наше Отечество.
Это чекисты, профессиональные разведчики и контрразведчики. Один из них — Виктор Николаевич Подгорнов, член областного совета ветеранов, — живет в Астрахани. О его жизни можно писать приключенческие повести и снимать сериалы.
Полковник В. Подгорнов прошел Великую Отечественную войну от Сталинграда до Берлина, где расписался на здании рейхстага… Награжден орденом Красной Звезды, двумя орденами Отечественной войны, международным орденом «За вклад в Победу», медалями «За отвагу», «За боевые заслуги», «За оборону Сталинграда», «За освобождение Украины», «За освобождение Белоруссии», «За освобождение Варшавы», «За взятие Берлина» и другими государственными наградами. Ему присвоено звание «Почетный ветеран г. Астрахани».
В мае 2010 г. Виктор Николаевич участвовал в торжественном параде, посвященном 65-летию Великой Победы, на Красной площади в Москве.
…В ноябре 1944 г., когда часть стояла в польском городе Седлец, Виктор Подгорнов получил приказ явиться в управление контрразведки СМЕРШ 1-го Белорусского фронта. А вслед за этим – неожиданное предложение, которое определило его судьбу и профессию….
Набрали группу курсантов, и начались занятия. Но не успели прослушать курс лекций, как от теории пришлось перейти к суровой практике. Вечером, когда курсанты отдыхали, объявили боевую тревогу. Приказ – захватить с собою оружие, у кого какое имеется, погрузиться в машину. На одном из участков запеленгована работа неизвестной радиостанции, получены ее координаты. Группа должна захватить радиостанцию.
Под утро добрались до участка, отмеченного на карте. Штабной офицер, руководивший операцией, объяснил задачу.
— Вон там впереди домик, сараи, какие-то еще строения. Радиостанция где-то в этом квадрате. Приступить к захвату.
В составе группы были фронтовики, которые уже участвовали во многих боевых операциях, а значит, имели опыт. Предложили:
— Сначала надо провести разведку, выяснить обстановку.
На это офицер ответил:
— Радиостанцию надо захватить сейчас, пока она работает, и ее держат на пеленгаторе под контролем.
И бойцы в открытую пошли на штурм. Успели пройти всего несколько десятков метров, как со всех сторон раздались автоматные очереди: группа захвата находилась под наблюдением противника, ее держали на прицеле.
Задачу все-таки выполнили, несмотря на большие потери. Дом окружили, через окна забросали гранатами. Часть вражеской группы уничтожили, остальных захватили в плен, в том числе и радиста.
Оказалось, что они уничтожили точку базирования диверсионно-разведывательной группы, которая обеспечивала двойную связь: с эмиграционным правительством Польши в Лондоне и Армией крайова, и немецким командованием. Точка была оборудована основательно: кроме радиостанции в подвале обнаружили много оружия и продовольствия. В составе группы были поляки, немцы и русские власовцы – бывшие военнопленные, поступившие на службу к фашистам в так называемую Русскую освободительную армию, которую возглавлял генерал Власов.
…С 1 января 1945 г. Виктор Подгорнов назначен оперативным уполномоченным контрразведки СМЕРШ в 242-й гвардейский стрелковый полк 82-й гвардейской стрелковой дивизии 8-й армии. Не позднее завтрашнего дня должен быть на месте и приступить к исполнению обязанностей.
Полк находился на Сандомирском плацдарме южнее Варшавы… Одно из подразделений абвера — известная разведшкола «Штаб Вали», в которой готовили будущих шпионов и диверсантов, — находилась под Варшавой. Наши войска стремительно двигались вперед, освобождались оккупированные территории, концентрационные лагеря. При таком движении огромных масс людей складывалась благоприятная обстановка для внедрения агентуры. Среди мирных жителей оказывались бывшие фашистские наемники, полицейские, каратели. Поэтому требовалась усиленная работа по проверке кадрового состава армии и населения. Этим и занималось управление контрразведки СМЕРШ. Одновременно шла разведывательная работа за линией фронта… Много армейских чекистов погибло при исполнении служебных обязанностей и заданий.
…Наступали на территории Германии. Приказ – взять деревню недалеко от Берлина. В том бою были большие потери, как среди рядовых, так и среди офицеров. Погибли командир батальона и командиры рот. В батальоне осталось двести человек. Офицер, взявший на себя командование, сказал Подгорнову:
— Помоги! Знаю, что не твоя обязанность вести людей в бой, но есть приказ командира дивизии деревню взять любой ценой!
Подгорнов ответил:
— Соберу тех, кто остался в живых. Подумаем.
И через некоторое время показывал на карте свой план.
— Вот деревня. Рядом – лесная лощина. Наступать с фронта не будем – людей мало. Я возьму часть бойцов, обойду деревню с тыла и начну атаку. А ты начинай отсюда, как только услышишь стрельбу. Немцы будут оказывать сопротивление нам, отвлекут силы, а вы в это время наступайте.
Ночью обошли деревню, и утром с тыла неожиданно ударили по врагу. В это время другая часть батальона атаковала с фронта. Деревню захватили.
За участие в этой боевой операции оперуполномоченный контрразведки СМЕРШ Виктор Подгорнов был представлен к награде – ордену Отечественной войны.
***
На фронте Виктору Подгорнову не раз приходилось строить, защищать и укреплять линию обороны. Сейчас его линия обороны стала другой – невидимой. Вместо окопов, огневых точек и открытого боя – владение информацией, создание агентурной сети, разработка оперативных комбинаций. Все это требовало тонкой работы – кропотливой, последовательной и настойчивой.
На территории Германии продолжалась тайная война. Перед отступлением немцы создали многочисленные диверсионно-террористические группы, которые должны были вести партизанские действия в тылу наступающих войск. Их называли «вервольф», что переводится как «волк-оборотень»…
Существовали тайные склады немецкой военной разведки абвер, где хранилось оружие, предназначенное для «вервольф». Необходимо было выявить эти склады.
Через агентурную сеть поступило неожиданное донесение: в одной из деревень проживает бывший сотрудник абвера.
Виктор Подгорнов, тогда еще слабо владевший немецким языком, взял с собой переводчика. Дверь открыл мужчина средних лет, одетый по-домашнему в пижаму.
Вошли в комнату и приступили к допросу:
— Нам известно, что вы – бывший сотрудник абвера!
— Да, это так, — не отрицал хозяин дома. Опытный разведчик предполагал, что рано или поздно его могут вычислить, и появление советских чекистов воспринял спокойно.
— Почему не уехали со своими на Запад?
— Жена и дети заявили, что никуда не поедут. Я не захотел их бросить, и мы решили остаться.
— У вас есть оружие? Сдайте его!
Мужчина вышел в соседнюю комнату, вернулся и положил на стол пистолет.
— Это не то оружие. Вы знаете, что абвер создавал базы для «вервольф» на территории Германии, и в частности в Тюрингии?
— Известно.
— Можете показать?
— Могу.
Подгорнов позвонил руководству. Тут же прислали машину и саперов с миноискателями. Немца посадили в машину, и он указал дорогу.
Она привела в один из отдаленных живописных уголков. Среди горного массива, в лесу, на берегу ручья стоит водяная мельница. Ничем не примечательная «бергмюле» (горная мельница), каких в Германии сотни. Рядом хозяйственные постройки, амбары. Льется вода, крутится огромное колесо, — мельница работает, несмотря на поздний час.
Вошли внутрь. Кругом аккуратно сложены мешки с мукой.
Прибежал испуганный хозяин, мужчина лет пятидесяти. Увидев своего знакомого в сопровождении советских солдат, сразу забеспокоился.
Стали его допрашивать:
— Нам известно, что вы храните здесь оружие.
— Нет, что вы! Здесь только мука. Можете обыскать!
Действительно, внешне ничего не обнаружили. В подвале лишь всевозможные запасы продовольствия: копченые окорока, банки с консервами и вареньем, бутыли с вином. Приказали саперам обследовать пол и стены во всех помещениях. И миноискатели бешено запищали, указывая на металл.
Вскрыли стены. Они оказались двойными. Внутри от пола до самой крыши забиты оружием – автоматами, пулеметами и пулеметными дисками, гранатами, фаустпатронами. Нагрузили трехтонный грузовик и отправили в свой сектор.
Хозяин мельницы был арестован. На допросе выяснилось, что он действительно ничего не знал об оружии: купил мельницу, не подозревая, какую тайну хранят ее стены.
Так был ликвидирован склад оружия абвера, предназначенный для партизан «вервольф».
Фото
