Абабков Леонид Петрович, полковник в отставке, член Союза Советских офицеров, член компартии Беларуси, председатель Совета ветеранов 28 –й Краснознамённой общевойсковой армии, в годы войны сформированной в Астрахани ( третье формирование ). Проживает в Беларуси.
О, детство
Нет, я в детстве не был,
Я сразу в мужество шагнул,
Я молча ненавидел небо
За черный крест
За смертный гул
Шестинский Олег Николаевич
Мне было пять лет, когда в моё детство ворвалась война. В первый её день 22 июня 1941года, помню, как над моей деревней летал самолёт и по громкоговорящей связи объявлял о начале войны. Помню, как моя бабушка – мать двух взрослых сыновей, оказавшихся в Ленинграде, принялась голосить, причитая : Увижу ли я Петеньку, увижу ли я Мишеньку?» Забегу вперёд: моего отца (Петра) она встретила с войны в 1947 году на костылях, в этом же году узнала о гибели в Сталинграде сына Михаила.
Война, нас детей, делала возмужавшими не по дням, а по часам. Нередко взрослые, рискуя собой, спасали нас от явной смерти, Вот один эпизод. Случилось это весной 1944г., в то время, когда казалось фашисты были изгнаны с нашей Гдовской земли. Однако мы, выселенные в соседнюю деревню Козлов Берег, что на берегу Чудского озера, оказались под круглосуточным вражеским артиллерийским обстрелом и бомбёжками самолётов, расположенных на противоположном берегу.
В надежде спасти своих троих детей, моя мама, по просьбе своей сестры Андриановой Таисии Матвеевны, вернувшейся из партизан и учительствующей в деревне Луневщины, отдала меня ей на сохранение. Но материнское сердце не вытерпело разлуки. И мама на лошади, запряжённой в телегу, вместе с односельчанкой Григорьевой Таисией Павловной, отправилась навестить и забрать меня.
По дороге на Гдов (Псковская область) навстречу нам двигалось множество военной техники. Гдовская земля напоминала одно огромное пепелище. Стояла теплая весенняя погода. И вдруг небо в стороне нашего райцентра стало покрываться белыми облачками от разрыва зенитных снарядов. Резко меняя высоту истребитель с черными крестами на крыльях, на бреющем полёте обрушился на колонну армейских машин. Побежали врассыпную солдаты. Огромная стальная птица приближалась к нам.
Оставив лошадь, моя мама и её спутница, залегли в придорожной канаве, а я , что есть силы, побежал в сторону отдельно стоящего дерева. Сменив курс фашист устремился за мной, посыпая живую мишень пулемётными очередями. Справа, влево, впереди от меня, от впивающихся в землю пуль подымались песчаные фонтанчики.
И вот оно, спасительное дерево, метровое в обхвате, с его ветвистой кроной. Юркнув за него, я глянул в сторону неба. Надо мной висело огромное чудовище, закрыв своим телом солнце. До сих пор, зажмурив глаза, я вижу перед собой самодовольную, улыбающуюся фашистскую физиономию, в упор смотрящую из кабины самолёта на меня. Началась пляска смерти, напоминая игру в кошки-мышки. Я прятался за ствол дерева, а самолёт на низкой высоте, совершая облет, строчил пулемётными очередями. На мою голову сыпалась кора, сучья, но ни одна пуля не зацепила меня. На дороге, словно вкопанный стоял запряжённый в телегу конь. Из канавы, заполненной водой, то и дело доносился голос мамы: «Лёня, сынок, беги ко мне!»
Видимо, потешившись, улетел фашист. Долго продолжали мы путь молча. Навстречу нам стали попадаться подводы с ранеными женщинами, детьми. От них мы узнали, что это было зверство того фашиста, прилетевшего с эстонской стороны Чудского озера.
Ещё один эпизод из военного детства.
Плетёмся мы проголодавшиеся, дети войны, в памятном 1945-м из школы, что за пять километров от моей деревни. И вдруг до нас песня долетела. Матери наши невдалеке везли на санях в колхозный телятник сено и затянули ее, горестно-печальную. Голоса у них простуженные, усталые, но как они душевно и ладно родной русский мотив складывали.
О чём рассказывала эта далёкая песня из детства, забылось. Одно помню – о еде уже не думалось. И в родную деревню, спалённую гитлеровцами, с землянками среди пепелищ, как-то незаметно пришагали. А когда я уже засыпал на соломенном матрасе, укрывшись телогрейкой , пропитанной материнским потом, мне слышалось, как плыли по деревне голоса наших женщин.
Из числа моих близких родственников (в том числе дедушка – отец мамы) –12 погибли в блокадном Ленинграде. Отец, Пётр Данилович, защищая в 1941году этот город на Синявине (Синявинские высоты), на всю оставшуюся жизнь получил костыли. Девять месяцев в эвакогоспитале в городе Кунгуре Молотовской (ныне Пермской) области врачи боролись за его жизнь.
Уходит наше поколение детей войны. На фотографии моего первого послевоенного класса Орловской начальной школы, из сорока его учеников 1945 года, в живых остался я один.
Фото
