Грянула Великая Отечественная война, и я решил идти на фронт добровольцем. Призывные комиссии раньше освобождали меня от призыва в армию по зрению. Правый глаз я повредил еще в детстве, и он почти ничего не видел, но я мастерски стрелял с левой руки, имел значок «Ворошиловский стрелок» 2 ступени. Начались мои бесплодные хождения по военкоматам. Меня крепко держала в тылу еще и бронь нужного специалиста народного хозяйства, да и медкомиссии упорно отбраковывали меня.
Я не мог смириться с отказом. Три моих брата уже сражались на фронтах Великой Отечественной: младший, Александр, командир артиллерийской батареи на Юго-Западном направлении; брат на три года старше меня, Владимир, так же артиллерийский офицер, командир арт. дивизиона на Ленинградском фронте; старший брат, Алексей, генерал на Южном фронте.
В марте 1942 года я все же добился своего, был призван в РККА и направлен в 132 отдельную бригаду на Калининский фронт, под г. Ржев. Там, на Ржевско-Вяземском направлении, шли ожесточенные бои. О них упоминает Г.К. Жуков в своей книге «Воспоминания и размышления». И противник, и мы несли потери.
За два месяца боевых действий мы мало продвинулись вперед, но все же теснили противника, перемалывая его живую силу и технику.
14 июля 1942 года в одном из боев наш взвод автоматчиков посадили на танки и пустили на сильно укрепленный пункт немцев. Основные взводы роты наступали вслед за нами. Не дойдя немного до линии атаки, наш танк подорвался на мине. Взрывной волной меня сбросило с танка, и я угодил локтем левой руки на большой камень — валун. В результате – вывих и обрыв какой-то связки. На неделю ушел в медсанбат. Вывих вправили, оборванная связка где-то, куда-то приросла. Одним словом, рука зажила, хотя и осталась полусогнутой на всю жизнь.
Через неделю я запросился в свою часть. Меня и еще двадцать подлечившихся солдат выписали. Пока мы лечились, почти всю неделю лили дожди, и траншеи нашего переднего края были по пояс залиты водой. Трудно приходилось солдатам держать оборону в таких условиях. Поэтому нас «свеженьких» сразу же поставили в оборону. Меня назначили старшим, а в помощники дали опытного сержанта, всего несколько дней назад прибывшего из госпиталя после ранения.
Мы расставили часовых по ячейкам в траншее в 10-15 метрах друг от друга, проинструктировали, предупредили, что, со слов командира роты, по ночам немецкая разведка проявляет активность. Менять часовых решили через два часа. С 1-й сменой я оставил сержанта, а сам пошел обсушиться и отдохнуть, чтобы через два часа сменить его и солдат.
В блиндаже было жарко натоплено. Я снял плащ-палатку, разделся, автомат повесил на стену, лег на нары, закурил и вскоре задремал.
И здесь произошло непредвиденное. Открывается дверь, и в блиндаж один за другим входят семеро немецких солдат с автоматами в руках. Я человек неробкий, умел держать себя в руках в самых жарких боях. Но здесь было все так неожиданно, что на несколько секунд я просто опешил, но потом все же сорвал со стены автомат и направил его на немцев. С возгласом «русс» они стали складывать автоматы на нары. Последним вошел сержант и бодро доложил мне: «Товарищ ст. сержант, принимай и веди на КП пленных. Перебежчики, сдаваться пришли «камарады». В ответ я наградил сержанта нелестными и не совсем литературными словами, но все же поблагодарил за то, что хоть догадался и поснимал рожки с немецких автоматов.
24 июля меня легко ранило осколком гранаты в одном из рукопашных боев. Осколок, пробив ткань, скользнул лишь по кости тазобедренного сустава. Я даже не уходил в медсанбат, а трое суток побыл в хозяйственном взводе, где меня лечил и перевязывал санинструктор.
Между тем мы приближались к Ржеву, и напряженность боев нарастала. За два месяца боев наша рота убавилась наполовину. Мы почти ежедневно хоронили убитых и отправляли раненных бойцов. 28 августа наступил и мой черед. В этот день я был ранен дважды. Вот как это было. Наш командир батальона майор В.Н. Лысенко болел малярией. Приступы чередовались через день. Продолжался приступ обычно 6-8 часов, начинаясь с сильного озноба, а затем его сменяли высокая температура и тяжелый сон. К вечеру комбат приходил в норму. В госпиталь он не уходил – лечился хиной и водкой.
28 августа предстоял тяжелый бой за деревню Панино – сильно укрепленный опорный пункт немцев. Комбат своего ПНШ и связных разослал в роты, на КП остался лишь ординарец, а тут неожиданно начался приступ. Комбат приказал командиру первой роты лейтенанту Пидгоре прислать на КП на 4-5 часов опытного сержанта. Приказано было идти мне.
Прибыв на КП и доложив комбату, я сразу же приступил к делу: в одной из трех ячеек, расположенных вблизи штабного блиндажа, я установил стереотрубу для наблюдения за полем боя, расчистил траншею, уложил гранаты с запалами, проверил и зарядил диски ручного пулемета. А ординарец тем временем укрыл комбата двумя шинелями и ближе к нему придвинул полевой телефон.
В мою задачу входило наблюдать за полем боя и докладывать комбату оперативную обстановку. Он же, при необходимости, пока был в состоянии, давал команды ротам и командиру поддерживающей наш батальон артиллерийской батареи для открытия огня по огневым точкам и узлам сопротивления противника.
В семь часов утра роты пошли в атаку. Противник ожесточенно сопротивлялся. Немецкая артиллерия открыла шквальный огонь. Началась контрбатарейная борьба. Наша артиллерия вскоре подавила немецкую, а отдельные огневые точки по нашим командам уничтожала или подавляла наша батарея.
В это время на связь со мной вышел ПНШ (нач. штаба) батальона, и я с этого времени уже ему докладывал обстановку через телефониста, которого он прислал на КП. Командир батальона в это время на 3-4 часа с высокой температурой впал забытье.
Я только вошел в роль и стал более или менее толково разбираться, докладывать обстановку, как почти рядом разорвалась мина, и я был ранен в голову, в теменную часть черепа. Кровь залила лицо, сознание мутилось. Связист перевязал меня, и я, напрягая волю и силы, продолжал выполнять свои обязанности еще несколько часов, пока у комбата продолжался приступ, и шел ожесточенный бой. Как только наши овладели Панино, и напряжение спало, я свалился и надолго потерял сознание.
Очнулся уже в сумерках от голосов в блиндаже. Пришел ПНШ, командиры рот. Я вошел в блиндаж, так как лежал на груде шинелей в траншее. Мне сразу же сделали новую перевязку и пообещали вскоре отправить в госпиталь. Все сели за ужин, выпили. Я тоже подошел к столу, но тут вдруг начался огневой налет. На блиндаже и рядом разорвалось несколько мин, и я, как привык за день, вышел из блиндажа к стереотрубе, чтобы определить, откуда бьют минометы. И в это время второй раз в этот злополучный день рядом, на бруствере траншеи, разорвалась мина, и один из ее осколков впился в шею слева и прошел до другого уха, зацепив гортань.
На этом я временно отвоевался, десять месяцев пролежал в госпитале № 3292 в с. Черногубово, под Калининым. При выписке медкомиссия госпиталя признала меня годным к нестроевой службе в глубоком тылу, и с таким заключением я был отправлен в 97-й запасный полк в г. Калинин. С таким заключением я не мог согласиться и рвался на фронт. В полк часто приезжали представители фронтовых частей и иногда отбирали из нестроевиков нужных им людей.
В один из таких наездов я приглянулся одному капитану инженерных войск, и он забрал меня с собой в 57-й отдельный фронтовой понтонно-мостовой батальон 1-го Прибалтийского фронта. Где вскоре я был назначен старшиной 3-й понтонной роты, в составе которой сравнительно благополучно провоевал до марта 1944 года, пока не был откомандирован в 28-ю армию.
В 28-й армии меня снова комиссовали и предложили демобилизоваться. Но умение убеждать в том, что я доброволец и должен воевать, общая грамотность и отличное знание математики произвели впечатление на присутствовавшего при разговоре полковника – артиллериста из штаба артиллерии армии, и он направил меня в арт. дивизион 145-го запасного полка на переподготовку по программе мл. лейтенантов – артиллеристов. В учебной батарее я за три недели освоил полный курс программы, отлично отстрелялся на учебных стрельбах. Благодаря командиру дивизиона капитану Герману Сергеевичу Львову (кстати, астраханцу) был направлен в 377-й артполк 152 мм гаубиц – пушек образца 1939 года стажером командира огневого взвода.
Уже шли бои под Бобруйском, шла Белорусская операция «Багратион». Вскоре 377-й полк ушел на формировку на Урал, вместо него из Тамбова пришла в 28-ю армию 157-я армейская пушечная артиллерийская бригада 152 мм гаубиц – пушек 1939 года и пушек 122 мм, которая впоследствии за успешные бои в Белоруссии была награждена орденом Александра Невского, и ей присвоено почетное наименование «Барановическая». Вот в этой бригаде я и провоевал командиром огневого взвода до конца войны, штурмовал Кенигсберг и Берлин, дошел до Праги. Из нее же я и демобилизовался в июне 1946 года.
Что запомнилось мне в боях в составе 28-й армии? Различных перипетий и эпизодов было много. Расскажу лишь о двух. Редко на войне случалось, чтобы пушки большого калибра ставили на прямую наводку, а мне с моими двумя орудиями пришлось напрямую сразится с немецкой САУ «Фердинанд» и 4-мя танками.
В районе Высоко-Литовска, в Польше, наступление наших войск застопорилось. Немцы бросили в контратаку САУ «Фердинанд» и 4 средних танка. Наша пехота залегла и отстреливалась. Наш 3-й дивизион в это время был на марше, менял огневые позиции. Проезжавший мимо командир бригады полковник Кириллов приказал выставить на прямую наводку один взвод и уничтожить вражеские танки. Два моих орудия шли замыкающими. Их и завернули. Оценив обстановку, я направил тягачи с орудиями прямо через лес, и они, подминая гусеницами молодой дубняк, вскоре вышли на северную опушку, на расстояние 500-600 м от противника, что при дальности прямого выстрела наших орудий в 700 м нас вполне устраивало.
Подойдя к опушке, мы развернули орудия, выставив из кустов лишь стволы, привели орудия в состояние «к бою», зарядили их бронебойными снарядами. Тягачи с передками метров на 300 отвели в сторону.
Немецкие танки с расстояния 300-400 м били по нашей пехоте. По моему приказанию командиры орудий Николай Зверев и Виктор Панченко открыли по ним беглый огонь. Первые же выстрелы оказались весьма удачными: один немецкий танк сразу же загорелся, а со второго была снесена башня. Но в это время из недалеко стоящего от немецких танков сарая раздался орудийный выстрел, снаряд разорвался в 30-40 метрах, и у моего второго орудия был ранен наводчик. Его мгновенно заменил командир орудия Зверев и первым же выстрелом по сараю развалил его, и мы увидели крутящийся на одной гусенице «Фердинанд», другая была перебита. Второй снаряд угодил «Фердинанду» в борт и с ним было покончено. Получив жесткий отпор, остальные два немецких танка быстро ретировались, и наша пехота пошла вперед.
Запомнился второй эпизод под Барановичами, в Белоруссии. Армия наступала, и нам часто приходилось менять огневые позиции. И вот во время одного из переходов поломался тягач на одном из моих орудий. Батарея ушла вперед, а я, естественно, остался. За час, пока мы устраняли поломку, оперативная обстановка изменилась. В тылу у нас оказалась довольно большая группа немцев.
Обнаружив их, мы на полной скорости (45 км в час) устремились к переправе через реку впереди. Но оказалось, что настил моста большей частью был разобран. Что делать? Бросить орудие, утопив в реке затвор? А немцы уже наседали. Я приказал расчету орудия из 9 человек занять оборону, открыть по ним огонь из ручного пулемета из всех карабинов и задержать их во чтобы-то ни стало. Сам же я кинулся вдоль речки искать подходящий брод. И вдруг, пробегая вблизи моста, мне показалось, что мы можем провести орудие по мосту, так как просвет между продольным прогонами моста был равен просвету между гусеницами тягача и колесами орудия. О! Радость! Так оно и оказалось. Пока мои бойцы отстреливались от немцев, командир отделения тяги старший сержант Р. Идерисов сам сел за фрикционы тягача и направил его с прицельным орудием на мост. Я же встал на левый прогон моста лицом к тягачу, в пяти метрах от него, и двинулся спиной вперед к противоположному берегу очень медленно, и движением руки регулировал движение тягача так, чтобы он шел ровно по прогонам моста, не сворачивая ни на сантиметр в сторону. И все это под градом немецких пуль и трескотню ружейных и пулеметных выстрелов, собрав в кулак всю свою волю. Но мы все же благополучно переправились и скрылись в лесу. Вскоре нас догнал вышедший из боя орудийный расчет, и мы через час были на своей огневой позиции, расположение которой мне заранее отметил на моей карте командир батареи капитан В.А. Синев.
Все мои солдаты и командиры орудий за время войны были награждены многими орденами и медалями. Я также получил 6 благодарностей Верховного главнокомандующего и награжден двумя орденами Отечественной войны I степени, орденом Отечественной войны II степени, орденом Красной Звезды, медалями «За боевые заслуги», «За взятие Кенигсберга», «За взятие Берлина» и многими другими. Воевать пришлось на пяти фронтах: Калининском, 1 Прибалтийском, 1 и 3 Белорусских и 1 Украинском.
Фото
Документы
