Считается, что трехлетний ребенок мало что помнит. Но я помню, как будучи трех лет, провожала отца на фронт. Меня, сестренку и двух моих братьев мама по очереди подносила к окошку поезда, в котором уезжал отец. Уезжал, чтобы больше не вернуться.
Все остальные воспоминания ребенка и подростка вроде и не имеют отношение к отцу, в них запечатлена война, но все это соединилось в моей памяти в одно целое.
Александр и Александра
Папу моего звали Александр Прокофьевич Малахов, а маму – Александра Александровна. Проводив его на войну, мама осталась с четырьмя детьми, самому старшему из которых было девять лет. Отец часто вспоминал родных, писал маме: «Если бы вы знали, как я по вас соскучился, вижу вас во сне, но проснусь, а вас нет…». И еще: «Если бы получил от вас письмо, как бы был рад!» После гибели своего друга и односельчанина Ивана Белозерцева он написал маме: «Привет Леле Белозерцевой и деткам от меня и от Ивана Афанасьевича. И скажи ей, что он больше ей и деткам письма не напишет, так что он убит, что она вдовушка, а детки ее сиротки с 10 февраля». До этого Леля получила письмо, где командир санитарного взвода Тюрин сообщил, что Иван Афанасьевич «погиб числа 9-10 февраля», а отец уточнил: друг погиб у него на глазах. А в апреле 1942 года в бою погиб и мой отец, рядовой 180 стрелковой дивизии.
А дальше – как у всех
А дальше была жизнь, как у всех, кто остался в семье без отца и кормильца. Оставшись вдовой в тридцать лет, мама работала на элеваторе грузчицей. Ей надеяться было не на кого: у нее не было мужа и погибли три брата. Старший брат, хоть и без руки, с войны вернулся. Но его помощи на всех родных не хватало. У трех моих дядек остались жены и дети.
Мама моя надрывалась, чтобы вытянуть нас троих – младший брат к тому времени умер. Потом случился у нее аппендицит, который вылился в перитонит. После операции она уже не могла работать грузчицей. Стала шить людям. Это нас выручало: расплачивались, как правило, продуктами. Отцов портрет по фотографии нарисовал какой-то самодеятельный художник. Стоял он на самом видном месте. У меня было ощущение, что отец с портрета внимательно сморит за мной: что бы я ни делала, меня везде настигал его взгляд.
Потом мама тяжело заболела и лежала в больнице целый год, старшие брат и сестра учились в ФЗО и кооперативном техникуме, а я в школе у тети и бабушки в колхозе «Рефлектор» Ершовского района Саратовской области. У бабушки погибли оба сына: мой отец и мой дядя Иван. Так что горя хватало и там. Бабушка, как могла, заботилась обо мне. Во всяком случае, несмотря на трудное время, не помню, чтобы я голодала. Была у бабушки попытка устроить свою судьбу. Нашелся зажиточный вдовец. Конечно, бабкой руководила не любовь, а нехитрая крестьянская философия: чтобы самой голодной не быть и внуков поддержать. Но через три месяца бабушка вернулась домой: богатый вдовец прятал продукты в сундук под замок, и все бабкины планы разбились об этот сундук.
Как будто я выполнила свой долг
История гибели моего отца – это ведь история войны. Что происходило в 42-м на Северо-Западном фронте? Демянская операция, в которой погиб и мой отец, стала самым продолжительным сражением Великой Отечественной войны, которое затянулось на полтора года, с сентября 1941-го по март 1943-го. Эту кровавую битву обе стороны объявили своей победой – гитлеровцы даже учредили специальную награду, так называемый «Демянский щит». Именно под Демянском впервые была окружена крупная немецкая группировка и полег первый элитный состав эсэсовской дивизии «Мертвая голова», но и Красная Армия потеряла здесь сотни тысяч бойцов и до тысячи танков.
В прошлом году вместе со старшим сыном и внуком мы побывали на братской могиле в селе Рамушево Старорусского района Новгородской области, где похоронен мой отец. Это чувство – как будто я выполнила свой долг перед ним — наверняка знакомо многим, нашедшим родные могилы.