По словам мамы, война шла за нами все четыре года.
До войны мы жили на Дальнем Востоке, где служил мой папа, кадровый офицер. Там я и родилась в августе 1940 года.
В январе 1941 года папу перевели в Ленинград, а в июне началась война. Папа ушел на фронт в первый день. Нас должны были эвакуировать, но до сентября, когда захлопнулось кольцо блокады, не успели.
Эвакуировались мы ранней весной 1942 года по Ладожской трассе.
Что пережила мама со мной в блокадном Ленинграде, как бомбили Дорогу жизни, а потом эшелон, в котором мы ехали на восток, мама вспоминала редко, но даже слушать это было страшно.
Обосноваться мы должны были в Сталинградской области. (Весной 1942 года еще не предполагали, что враг прорвется к Волге).
Но мама решила бежать как можно дальше от войны, туда, где есть хотя бы знакомые – на Дальний Восток. (Тогда уже было известно, что Япония вступать в войну с СССР не собирается).
Это то, что я знаю по рассказам мамы.
А теперь о том, что помню я сама. 9 августа 1945 года — мой день рождения. Мне исполнилось 5лет. Но о том, что дни рождения торжественно отмечают, я тогда не знала. Никто их не отмечал. Не до того было – война.
В этот день мне было особенно грустно. Мама уехала в Лесозаводск. Это город в нескольких десятках километров от села Медведицкого, где мы жили.
Уже несколько дней лили проливные дожди. Кругом сплошные «кисельные реки без берегов». И вот по этой жиже с ночи на 9 августа сплошным потоком шли войска к реке Уссури, переправлялись в Китай, где начались бои с японцами.
Я почему-то решила, что среди тех, кто направляется на фронт, будет и мой папа. С раннего утра под проливным дождем стояла я на дороге среди взрослых и детей и очень боялась, что не узнаю папу.
Несколько месяцев назад он приезжал на восемь дней: после госпиталя, где он лечился после ранения, ему дали краткосрочный отпуск, чтобы повидаться с семьей.
Мне и года не было, когда он ушел на фронт. Помнить его я, конечно, не могла, но мама часто показывала его фотографию. На ней он молодой, кудрявый, улыбающийся. А приехал серьезный мужчина, кудрей нет, «под бокс» стриженые волосы, местами седые.
— Не веришь, что я твой папа?
— Нет, Вы старый.
— Я старый?!
И пошел, смеясь, по комнате вприсядку.
— Такие старые бывают?
Я согласилась считать его отцом. В те несколько дней мы очень подружились.
И вот я смотрю на проходящих и проезжающих. А дождь льет и льет. В грязи ревут студебеккеры, постоянно буксуя. Они должны тянуть пушки, но явно с этим не справляются. Некоторые расчеты отказались от услуг «американцев» и по-бурлацки тащили пушки на себе, утопая по пояс в грязи.
Запомнился один офицер. Он остановился, чтобы закурить. Достал кисет, а он такой мокрый, что с него вода капает. Наверное, хотел выругаться, но увидел меня, улыбнулся.
— Нельзя, — сказал, — при детях курить. Плохой пример. А ты чего здесь мокнешь?
— Может, папу встречу.
— Папу ждешь. Потерпи. Немецких фашистов разгромили, японских милитаристов разобьем, твой папа обязательно вернется.
Эту фразу я помню всю жизнь. Наверное, потому что она похожа на слова песни: «Разгромили атаманов, разогнали воевод…» Эту песню с утра до ночи пел (вернее орал) соседский мальчишка Генка. Вечером я у него спросила:
— Милитаристы, это кто?
Он, не задумываясь, ответил: «Фашисты, только японские».
Меня его ответ вполне удовлетворил.
К 14 августа все успокоилось. Даже с китайской стороны не стало слышно канонады. А мамы все не было. Она приехала на попутной подводе только 20 августа. И не одна. 16 августа у меня родился братик. Его назвали Миша в честь маминого брата, который встретил войну в Брестской крепости и там погиб.
В ночь со 2-го на 3-е сентября нас снова разбудил грохот выстрелов. Мы выбежали из избы. Дождя не было. Светили звезды, взрывались сотни ракет и на нашей, и на китайской стороне. Хозяин дома, очень старый (борода до пояса), но очень могучий человек сказал: «Слава тебе, Господи! Победа! Теперь уж точно войне конец!» Утром по радио передали указ: 3 сентября объявлялось Днем победы над Японией.
Вскоре от папы пришло письмо. Он сообщал, что снова был ранен, лечился в госпитале в Харбине. После лечения приедет в отпуск. Приехал в конце сентября с фронтовыми товарищами. Им тоже дали отпуска. По дороге в Хабаровск они «заглянули» к нам.
Вечером надели парадную форму со всеми наградами и пошли… в церковь. Старик — хозяин уговорил. Он тоже приоделся, и оказалось, что наград у него не меньше, чем у папы и его друзей. Мама, учительница, с ними не пошла. Когда они вернулись, папа сказал, что зря не пошла: очень душевный священник. Такие здравицы! И стали, подражая церковному пению, шутливо славить «красное воинство», воинского начальника Иосифа Сталина, советский народ.
«Одну только промашку батюшка допустил, — сказал папа. — Мы входим и слышим: «Граждане! Пропустите вперед господ офицеров». У нас лица вытянулись. Священник понял, что не то сказал, извинился: «Простите, ребята, я при советской власти впервые погоны вижу, вот и обратился по старинке». (До 1943 года в Красной Армии погон не было).
— Два континента пропахали, а все ребята, — сказал один из папиных друзей.
— А кто же вы? Конечно, ребята, — сказал старик — хозяин. Вы еще не народились, а я уже японцев бил в 1904, потом германцев – в 1918, потом снова японцев — в 20-м. Не всех, выходит, побил. И вам досталось. До сих пор храню благодарственное письмо:
«Майору Лобастову Виктору Николаевичу.
За отличные боевые действия.
Вам, участнику боев с японцами на Дальнем Востоке в составе 1-го Дальневосточного фронта, приказом № 372 Верховного Главнокомандующего Генералиссимуса Советского Союза товарища Сталина объявлена благодарность.
Командир части п.п. 44 980 полковник Нестеров. 1945 г.».
В компании друзей папа был самый «старый» — 1917 г.р.
Фото
Документы
